ДОБРОЕ УТРО

рассказ

1

    Протасов услышал позади себя слабый вскрик, всплеск и оглянулся: в пруду, который он только что миновал, барахталась женщина. Та самая, что несколько мгновений назад, когда Протасов поравнялся с мостками, стояла на них, игриво раскачивая на коромысле пустые ведра, и смотрела на него яркими васильковыми глазами.
    Он успел мельком отметить и статную фигуру уже немолодой женщины, и загадочную усмешку на ее приоткрытых губах, и непривычную внутреннюю озаренность смуглого, нажженного солнцем лица, и какую-то странную, небудничную веселость всего ее облика. С удовлетворением отметил нежелание наклоняться при нем за водой. Было ясно: она выжидала, когда он пройдет. И теперь, возможно заглядевшись на него, она очутилась в воде.
    Протасов кинулся на помощь. Вбежал на скользкие мостки и протянул женщине руку. Она встала сама — вода была ей по грудь — и зашарила глазами ведра. Одно плавало рядом, зачерпнутое на треть. В него плоской струйкой вбегала вода, и ведро быстро погружалось.
    Женщина проворно ухватила его за дужку, дала наполниться и, вскинув, протянула Протасову. Он принял и поставил позади себя на мостки, перечеркнутые поперек цветастым коромыслом.
    Второе ведро утонуло. Переступая по дну, женщина нащупала его и, надув щеки, окунулась с плечами и достала. Побрела к берегу. Подол платья сзади высоко задрался, обнажив крепкое, белое тело, и Протасов инстинктивно протянул руку, чтобы одернуть. Женщина гневно сверкнула глазами и наотмашь ударила по руке, но тут же глянула на себя я вспыхнула до слез, проворными пальцами оправила подол. Слабо улыбнулась.
    — Извините.
    Голос у нее был мягкий, тихий.
    — Пожалуйста, бывает, — ободряюще тряхнул головой Протасов и повернулся, пошел от женщины. Рука в запястье ныла, и он поработал пальцами, размял кисть.
    — Спасибочки вам. Пособили, — напевно прозвучала за спиной запоздалая благодарность.
    Протасов обернулся и покивал женщине. Тепло и понимающе улыбнулся и словил нежный взгляд стыдливо смеющихся глаз. Отчего-то покраснел. На крыльце клуба, поджидая, когда соберется народ на лекцию, Протасов закурил из пачки колхозного парторга сигарету. Неумело, выпячивая трубочкой губы, пускал изо рта дым и смотрел, как женщина, степенно вышагивая с полными ведрами, удаляется от пруда, прямая, величавая. Вот она остановилась, плавно и легко переправила коромысло с одного плеча на другое, и Протасову показалось, задержала взгляд на клубном крыльце, отыскала среди курящих его, приезжего, и вдруг заторопилась, ускорила шаги.
    «Хорошо бы пришла на лекцию»,— с неожиданной радостью подумал Протасов и мечтательно улыбнулся. Молодой рыжеусый парторг перехватил его взгляд и озорно подмигнул:
    — Что, пригожа наша Кондратьевна? Вдовая. Давно без мужика живет. И ни с кем не путается. Зря не скажешь. Женщина чистая. Мы ее за это уважаем.
    — Да, славная женщина, в древнерусском стиле,— поспешно согласился Протасов.
    — Вы б ее лучше знали, и не то сказали, — возгордился парторг и метнул окурок в бочку с водой, стоявшую у крыльца. — Пошли. Начинать пора. Народ, кажется, собрался.

2

    Протасов рассказывал о событиях за рубежом, волновавших весь мир, и нет-нет да и подумывал: придет или не придет Кондратьевна. Всякий раз, когда взвизгивал ржавый блок на двери, сердце у Протасова вздрагивало. Он скашивал глаза на вошедшего и досадливо утыкался в конспект — не она.
    Она пожаловала с большим опозданием, принаряженная. Протасов глянул мельком и не узнал. Еще одна красавица, подумал. А она царственно проплыла в первый ряд, пустой наполовину, и еще когда двигалась по залу, он понял, что это она. Он заговорил чуточку громче, вдохновеннее и долгое время не решался взглянуть на женщину в первом ряду. А когда взглянул, встретил строгие вдумчивые глаза на отверделом от внимания лице, крупные руки, смирно лежащие на полных коленях, тщательно обтянутых тесной юбкой. Протасову сделалось приятно, что его так истово слушают, и в то же время легкая досада ворохнулась в груди от того, что в лице женщины ничего не дрогнуло, не отозвалось на его взгляд.
    Он закончил лекцию и пока шел от трибуны к столу, держа голову в поклоне, ему дружно хлопал весь зал. А когда опустился на стул и устремил на людей глаза — продолжали хлопать немногие, и всех старательнее — женщина в первом ряду, Кондратьевна. Протасов поклонился всем хлопавшим и чуть приметно улыбнулся ей одной. Лицо женщины вспыхнуло радостью и смущением. Она сконфуженно посмотрела по сторонам, не видел ли кто этой предназначавшейся ей улыбки, и успокоилась — никто не видел. Глянула на Протасова смелее.
    Вопросов к лектору не было. В зале все повставали, зашумели, двинулись, теснясь к выходу. Протасов убрал в папку листы конспекта, щелкнул кнопкой и вперед парторга спустился со сцены. Ему вдруг захотелось сказать на прощание женщине что-нибудь хорошее, веселое, озорное... Пусть не думает, что он сухарь, умеющий складно говорить только по бумажке.
    Кондратьевна не спеша подвигалась к выходу в хвосте толпы. Двигалась как-то боком, держа голову и туловище вполоборота к нему, Протасову. Вероятно, чтобы легче, сподручней ему было заговорить с ней. Он шагнул к женщине и сказал подрагивающим голосом:
    — Еще раз до свидания. Теперь уж, видно, до долгого. А возможно, и навсегда.
    Она быстро, с готовностью повернулась к нему, сияя глазами, улыбнулась белозубо и заманчиво.
    — А вы почаще к нам приезжайте. Поди, еще какие лекции читать умеете?
    — Да, конечно, непременно,—согласно закивал Протасов и пошутил: — Только вы больше в пруду не купайтесь. Утонете еще.
    — А вам иль жалко будет? — спросила женщина, опально смеясь глазами.
    — Завидно будет тому, кто спасет без меня, — жгуче сузил глаза Протасов и покраснел.
    И она покраснела, да так жарко, что он пожалел о своих словах. Опустила глаза, не нашлось что сказать. В дверях их притиснули. На мгновенье Протасов приложился плечом к упругому плечу женщины, коснулся рукой ее руки, и словно искра пробежала по его телу к сердцу. Женщина спешно отняла дрогнувшую руку. Протасов хотел вместе с ней сойти с крыльца — его придержал за рукав парторг и предложил остаться ночевать. Протасов отказался и заспешил на последний катер. Парторг поехал на колхозном «газике» провожать.
    До пристани было километра полтора, дорога сухая и накатанная, но водитель умудрился засесть в хвойном перелеске, угодив в застарелую вязкую колдобину. И пешком еще можно было поспеть на катер, но они принялись азартно раскачивать и толкать машину, рубить и бросать под колеса еловый лапник.
    Вытолкнули «газик» на сухое место, но в последний момент у Протасова сдернуло с ноги полуботинок — засосала трясина. Вгорячах он пробежал несколько метров без ботинка, а когда спохватился и вернулся за ним — не нашел: в перелеске залиловели сумерки, и можно было опоздать на катер.
    «Шут с ним! Дойду босиком», — подумал Протасов и сел в машину.
    И все-таки на катер они опоздали.
    — Не печальтесь. Переночуете у нас. Утром проводим. Заодно и ботиночек сыщем, — успокоил Протасова парторг.
    Они вернулись в деревню. Помылись, почистились у парторга, и тот, снабдив Протасова блестящими резиновыми сапогами, повел определять на ночлег.
    — У нас тут имеются две коечки на всякий пожарный. Для командировочных держим у одной хозяйки. Хор-рошей хозяйки! — пояснил парторг и взглянул на Протасова озорно.
    В плотных сумерках подошли к широкой, в шесть светлых окон по лицу, избе. Поднялись на высокое крыльцо, и парторг лязгнул закладкой.
    На мосту было темно. Парторг нашарил скобу и постучал в дверь избы.
    — Милости просим, гости дорогие! — пропел добрый приветливый женский голос, и у Протасова гулко забилось сердце.
    — Принимай гостя на ночлег, Кондратьевна, — парторг ступил вперед и сделал шаг в сторону, представляя Протасова.
    Тот вошел, смущенно улыбаясь, и сразу увидел хозяйку. С полотенцем и тарелкой в руках она стояла у печки и смотрела на него с довольной усмешкой.
    — Аль не уехали? Я, грешным делом, подумала об этом...
    Она уронила глаза и быстро-быстро заводила полотенцем по тарелке.
    — К катеру малость припоздали. Гришка в Мокром овражке застрял. Пока вытаскивались, он, проклятый, улизнул, — доложил парторг и взялся за скобу. — Ну, бывайте! Завтра в шесть заедем. На первый катер вас доставим.
    Дверь за ним захлопнулась, и Протасов почувствовал нестерпимую робость и смущение, нервно переступил с ноги на ногу.
    — Вы проходите, не знаю, как величать вас, — хозяйка повернулась к нему спиной, пошла за печку и звякнула положенной тарелкой.
    — Илья... Васильевич,—пробормотал Протасов, следуя за ней.
    — Вот сюда пожалуйте! — хозяйка распахнула дверь в летнюю горницу и посторонилась, пропуская вперед гостя.
    Комната для командировочных была чистая, голубая от обоев, с двумя опрятно заправленными койками, тонконогим столом у занавешенных окон.
    — Располагайтесь, Илья Васильевич. А коли свежий воздух обожаете, могете на повети. У меня и там постлано, — говорила хозяйка, стоя в дверях и усмешливо глядя на сапоги Протасова.
    Он положил на подоконник папку и оставшийся полуботинок, тщательно упакованный в газету. Стал снимать пиджак и перехватил взгляд женщины.
    — Ваш парторг этими микроступами снабдил. Утопил я один ботинок в овражке. Она тихо засмеялась.
    — Выходит, не захотела наша земля вас отпускать подобру-поздорову без выкупа.
    И глянула на Протасова игриво, вызывая на разговор.
    — Выходит,— согласился он и вспомнил, как брела она из пруда. Накинул пиджак на спинку стула и повернулся к женщине.
    — Знаете, я лучше, пожалуй, на сене лягу. Раз есть такая возможность. Жди, когда еще такое счастье выпадет. Хоть детство вспомню.
    — Пожалста, пожалста. Милости просим, — опустила голову хозяйка и повела Протасова на поветь.
    Приготовив постель, она пожелала гостю спокойной ночи и двинулась к лестнице так медлительно и неуверенно, что Протасов взял ее за руку и придержал:
    — Побудьте немного со мной. Расскажите что-нибудь.
    — Ух, чего удумал! — всполошилась она голосом, а руки не отняла и шага следующего не сделала, проронила раздумчиво: — Я и по хозяйству не управлюсь. И калитка у меня не заложена.
    — Тогда потом приходите. Я вас очень прошу, — свистящим шепотом проговорил Протасов, нагнулся и остудил горячие губы о прохладную кожу женской руки.
    Она ничего не сказала, двинулась дальше, а руку отвела назад, чтобы дольше задержать в его руке. И не отняла, а безвольно выронила, напоследок двумя пальцами слабо прихватила кончик его мизинца.
    Протасов едва удержался, чтобы не кинуться обнимать женщину. Дергающимися руками он стянул сапоги, стал поспешно раздеваться.
    Лежал под байковым одеялом и, чтобы успокоиться, унять неприятную дрожь в теле, накачанном тугой резиновой силой, зашарил глазами по кровле. Отыскал щелочку, в которую смотрела любопытная звезда, голубая и ласковая. Она безостановочно пульсировала, подмигивала Протасову ободряюще.
    Порой налетал откуда-то ветер, шуршал дранкой, взбегая на конек, теребил отставшую щепу. Она сухо стучала и скреблась.
    Внизу, во дворе, жевала неустанно жвачку корова. Отрыгивала сытно. Вздыхала протяжно, с захлебом.
    Но стоило чему-либо стукнуть в доме, все эти звуки для Протасова исчезали, растворялись в тяжелом шумном токе крови, гулко стучавшей в висках. Он поднимал с подушки голову и напряженно слушал, смотрел в темноту, ждал. Потом ронял голову, утирал простыней пот со лба. И заснул, измученный напрасным ожиданием.

3

    Его разбудил звонкий голос хозяйки:
    — Вставайте, товарищ лектор! Вам пора!
    — Да, да! Спасибо! — спохватился Протасов и стал одеваться.
    Волнуясь, вошел в избу и очень громко сказал:
    — Доброе утро!
    — Доброе, доброе! — ответила хозяйка и подала чистое полотенце, указала глазами на рукомойник за печью.
    Протасов робко заглянул в глаза и увидел, что они смеются. Но не обидно, а как-то по- праздничному весело. И он улыбнулся стыдливо и радостно. Хотел извиниться за вчерашнее, но в это время на улице длинно засигналила машина.
    И Протасов заторопился.
    
    Покачиваясь в «газике», он обновленно и остро чувствовал прелесть свежего утра, жадно ловил запах таявшего на глазах тумана в ложбинках, блаженно щурился на яркое солнце, недавно поднявшееся над озером. Перед вязкой низиной они остановились и стали искать вчерашнюю потерю. И не нашли. Боясь снова опоздать к катеру, поехали дальше. Выскочили на сушину, и шофер притормозил: на пеньке, облитом солнцем, блестел вычищенный и вымытый протасовский полуботинок.
    — Видал? Какой у нас в колхозе народ сознательный! — возликовал парторг.
    — Да, народ у вас что надо! Замечательный! — улыбнулся Протасов, думая о хозяйке, Кондратьевне: наверняка она спасла полуботинок.
    Выскочил из машины и побежал к пеньку, подпрыгнул от радости, от избытка хорошего чувства душевной чистоты и благодарности людям, которое испытал в это очень доброе утро. Жадно вбирал воздух — чистейший озон. От него сладко покалывало в легких и яростно, до слез хотелось жить и платить людям за их высокую доброту той же мерой.