НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ

рассказ

1

    По выходным дням у кафе, что в центре городка, часами лежит огромная лохматая собака. Она из породы овчарок, но запущена, необихожена. Шерсть свалялась, не расчесывается.
    Городок небольшой, и жители, проходя мимо кафе, смотрят на собаку с грустными, задумчивыми улыбками. Все знают: зовут собаку Шуриком, а принадлежит она Герке Самсонову, прозванному в школе за большой рост и силушку Гераклом.
    А раз Шурик здесь, значит, его хозяин сидит в кафе и «керосинит». С той поры, как вернулся Геракл в родной городок из мест не столь отдаленных, все свободное время он проводит в кафе. Может целый день там высидеть. И весь день верный и преданный Шурик будет лежать напротив крыльца, дожидаясь хозяина. Когда дверь кафе распахивается, чтобы выпустить посетителя, Шурик вскидывает голову, нервно поводит носом, ловя запахи, и успокоенный кладет снова голову на вытянутые передние лапы. Печально вздыхает. Струйки воздуха, выпущенные из собачьих ноздрей, вздымают облачко пыли перед носом Шурика. Пес прикрывает глаза, погружаясь в тоскливую дрему до следующего хлябанья двери.
    Зимой он лежит на снегу, свернувшись калачиком, уткнув нос под ляжку задней ноги. Зимой труднее, муторнее дожидаться хозяина.
    Но сейчас лето. Июль в разгаре.
    Веселее, удачливее живется летом и его хозяину. То и дело забегают в кафе отпускники, приехавшие отдыхать в родной городок. Забегают по дороге на озеро, чтобы захватить для семьи или подруг лимонаду, а заодно пропустить кружечку пива, кувырнуть, не отходя от буфетной стойки, стаканчик. Выпивая, обводят зал любопытными взглядами и наталкиваются на рослую фигуру Геракла, смотрят на парня с участием и болью. Возвращая буфетчице опорожненную посуду, просят повторить и несут наполненную кружку или стакан к столику, за которым сидит Геракл. Справляются, как он тут живет, ободряюще похлопывают по плечу и, глянув на часы, прощаются, спешат из полутемного, вонючего зала на свежий воздух в веселые компании благополучных друзей и близких.
    Геракл остается сидеть за своим столиком. Презрительно-брезгливо смотрит вслед угостившему его разнаряженному прилизанному субчику, с которым когда-то учился в одной школе. Бормочет: Жмот! Мог бы и на пузырь кинуть! Вон как вырядился. Поди, тыщи гребешь, свою тачку имеешь. А еще лучше, посидел бы, побалякал...
    Геракл стыдится этих мизерных подачек. Но тяга к выпивке перебарывает, заставляет принимать, крохоборничать. Способствует этому и привычка Геракла выхвалиться, хоть чем-нибудь да возвыситься в глазах собутыльников, обитающих в кафе. По выходным дням они вьются вокруг Геракла. Отчасти ради них, совсем опустившихся, нигде не работающих, принимает он подношения: им, бедным, никто никогда так запросто, без попрошайничания не плеснет ни грамма. А его, Геракла, полными стаканами угощают. Это возвышает его в глазах собутыльников. Он не забывает про них. Когда благодетель уходит, Геракл отливает вино в пустой стакан, манит пальцем «страдальца» с опухшей рожей, самого жалкого на вид. И тот с радостью бежит к столику Геракла. Дрожащей рукой хватает стакан, опрокидывает содержимое в рот. Запивает пивом и тут же отваливает. Геракл любит сидеть за столиком один. Так он заметнее. А главное, никто не мешает своей пустой бестолковой болтовней наблюдать за мужиками, становящимися в очередь у буфетной стойки. Хочется, ой, как хочется Гераклу увидеть там кой-кого из своих бывших одноклассников. Да не появляются они в родном городишке. Видно, дрейфят встречи с Гераклом, а может, всем горожанам стыдятся в глаза смотреть... Оберегают свой душевный покой.
    А вот одноклассники, в том поганом деле не замешанные, и те, кто кончал школу несколькими годами раньше или позже, каждое лето приезжают, подходят, угощают. Случается, весь стол уставят пивными кружками, стаканами с красненьким — водку в кафе не продают. С полдюжины загульных выпивох похмелит щедрый Геракл.
    В эту субботу дождило с утра, отпускники остались дома. В кафе никто не заходил. В черном зале было пусто, тихо, тоскливо. Буфетчица скучала за стойкой без дела. Грустил, маялся Геракл. Сидел перед ополовиненной кружкой пива, угрюмо смотрел на мух, ползавших по мокрой липкой клеенке, и думал о чем-то своем, потаенном.
    Двое заядлых алкашей Коська Михеев и Ленька Рыжий заняли столик в темном углу за колонной, сидят притихшие перед одной порцией огуречного салата, выглядывают, как зайцы трусливые. Караулят момента, когда буфетчица Люба отвернется, чтобы можно было разжиться аршином.
    Геракл видел, пришли они не пустые: Коська держал руку в кармане, оберегая чекушку, а может «фурик», пузырек одеколона.
    До одеколона Геракл пока не дошел, не опустился, а вот от глотка водки не отказался бы в этот муторный пропащий для него день, разбередивший старую рану, о которой думать не хочется, а думается.
    Но эти бродяги не плеснут, нечего на них и рассчитывать. Сами все до капли выглохтят. Они отродясь такие. Никогда ни с кем не поделятся. А унижаться, клянчить у таких, да и вообще просить не в натуре Геракла. Он старается не смотреть на мучающихся алкашей. Поворачивает лицо к окну. На улице заметно посветлело. Вот-вот должно проглянуть солнышко. На душе Геракла становится веселее. Он берет кружку, делает два глотка и ставит: потянуть еще, потянуть надо времечко, а там, глядишь, кто-нибудь и подвалит, поднесет. Сам он сегодня на мели: получка была давно. А набраться к вечеру требуется изрядно, чтобы хватило храбрости, а точнее, нахальства заявиться туда, куда не приглашали, заглянуть в глаза кой-кому из прежних дружков.
    Удача подвалила скоро. Только не оттуда, откуда ждал ее Геракл.

2

    Шла мимо кафе женщина. Высокая, дородная. Лет сорока. Ради субботнего дня принаряженная. Под белой батистовой кофточкой выпукло круглились большие груди. Серая шерстяная юбка туго обхватывала крепкие широкие бедра. Вышагивала женщина неторопливо, легонько помахивала сумочкой. Обходя лужу, оставленную ранним утренним дождем возле кафе, едва не наступила на Шурика, лежавшего на сухом месте у самой стены. При виде собаки задохнулась, приложила ладонь к пышной груди и облизала губы, ставшие вдруг, сухими и горячими. Обласкала Шурика жалостливо заблестевшими глазами, улыбнулась, растроганно прошептала:
    — Ждешь, караулишь своего непутевого хозяина? Умница! Правильно делаешь. Кто-нибудь должен и его караулить. Конфетку хочешь?
    Женщина порылась в сумочке, достала шоколадную конфету и, быстро развернув присела, положила под нос собаки:
    — На, кушай, милый...
    Шурик, внимательно наблюдавший за действиями женщины умными глазами, не поднял головы с лап, носом не повел на приманку. Виновато вздохнул и прикрыл глаза.
    — Ух, какой гордый! Упрямый! Весь в хозяина! Ведь жрать наверняка хочешь, а ломаешься. Как он в последнее время, — обиделась женщина и, грузноватая, нелегко поднялась с корточек, досадливо прикусила губу. Сделала несколько шагов от кафе и замерла, вся напряглась. Огляделась по сторонам на всякий случай и круто развернулась. Упруго зашагала к крыльцу кафе, быстро, проворно поднялась по ступенькам, рванула на себя тяжелую дверь.
    У входа в «черный» зал остановилась на мгновение, отыскала глазами Геракла и с решительным видом заступала к нему. Выдвинула стул и села напротив. Усмехнулась, уставилась на Геракла горько-искательным взглядом.
    Геракл поднял на женщину глаза и стушевался малость. Кивнул:
    — Здрасте, Софья Дмитревна...
    — Привет, Гера. Привет. Что это забыл меня, не заходишь больше? Вроде обещал, когда последний раз виделись.
    Софья пытливо уставилась на парня.
    У нее были тяжеловатые, но приятные черты лица. Густые черные волосы собраны сзади в пучок, а спереди перевязаны широкой красной лентой.
    — Да все вроде как-то некогда. То работа, то пьянка мешают, — пытался отшутиться Герка, отводя глаза в сторону.
    — Вот, вот. Сидишь тут в этой вони, грязи, — Софья брезгливо огляделась вокруг. — Нет чтоб у меня в саду, под яблоней расположились. По-человечески. Как все-то путные люди поступают, которые живут в свое удовольствие...
    — Выходит, я непутный. Не могу так, по-человечески. Отвык, — усмехнулся Геракл с горечью в глазах и ухватил кружку с пивом. Забывшись, высадил весь остаток. Поставил пустую на стол.
    — Что, аль пропился? И на красненькое не наскребешь?, — налился жалостью голос женщины, от которого приятные мурашки пробежали по спине Геракла.
    — Нет, почему? Просто пока ничего другого, кроме пива, не хочется, — заугрюмился парень.
    — Ври-ка, ври больше! Кому-нибудь другому это говори, только не мне! Знаем мы вас, ночевали вы у нас! — засмеялась Софья и слегка покраснела, застыдилась: вдруг парень поймет это буквально. Щелкнула сумочкой, выхватила из нее новенький червонец, швырнула на стол: — На-ка, закажи себе чего-нибудь стоящего... Чего сидишь тут как сиротиночка какая...
    Голос Софьи опять потеплел, поласковел. Вокруг глаз проступили легкие лучики морщин. Они шли ей: делали женщину добрее, ближе, роднее Гераклу. А может, это показалось ему после так лихо, от души «отваленного» червонца, на который Геракл не взглянул — смотрел на женщину.
    Поймав его взгляд, Софья озарилась светлой улыбкой, омолодившей ее лет на десять. Протянула руку и погладила Геракла по запястью. Спросила низким грудным голосом, подрагивающим от волнения:
    — Может, придешь сегодня, а? Ну, приходи, Гер. Слышишь? Приходи!
    Геракл прикрыл глаза. От теплого, нежного прикосновения женской руки затомилось сердце, сильнее, чем от хмельного, закружилась голова. Он чуть не сказал: Приду...
    Вовремя опомнился. Распахнул глаза, замотал головой:
    — Не-е. Только не сегодня. Сегодня не могу. Наклевывается одно дельце поважнее...
    — Что? Уже не завел ли кралю помоложе? Смотри — не прогадай! Потом пожалеешь! — лицо Софьи сделалось злым, угрожающим и старым. — Не зря, видать, в белую-то рубашечку вырядился сегодня. На свидание, значит, собрался.
    — По себе судите, Софья Дмитриевна? Я не из таких. Если на то пошло, знаете, почему я перестал к вам ходить и с той вашей работы уволился? — Геракл преодолел застенчивость и дерзко взглянул в глаза женщины.
    — Ну, давай, вали, смешивай меня с грязью! — Софья выпрямилась, глаза ее гневно сверкнули.
    — Из-за вашего мужа! Мне его жалко! — выдал Геракл.
    — Ой, матушки мои! Нашел кого жалеть! Петьку моего! Уморил просто! Он намного старше меня. Я его заместо работника держу. Сам видел. За домом следит. Сад, огород обихаживает. Может, я его не сегодня-завтра выгоню! — женщина насмешливо посмотрела на Геракла — Только ведь кому-то придется все вместо него делать. Ты ведь не будешь, если и жить ко мне перейдешь?
    — Конечно, не буду, — буркнул ошарашенный Геракл.
    — Вот видишь. Сам все отлично понимаешь. Так давай не кори меня моим муженьком. Он тоже не подарочек для меня. Да и смирился давно с моей вольной жизнью. Без меня ему не удержаться на плаву. Он это очень хорошо понимает. Вот и прощает все мои шалости. Сквозь пальцы на них смотрит. Так когда ждать прикажешь? Когда соизволит заявиться ко мне ваша милость? Было бы предложено — неволить грех, — Софья обидчиво ужала крупные губы и поднялась. Резко задвинула стул, на котором сидела. — Как-нибудь на днях зайду, — пожалел женщину Геракл.
    — Или раньше, ага? Еще лучше после дождичка в четверг пообещай. Подумаешь, какой принц тут выискался. Незаменимого из себя строить вздумал. Обойдемся как-нибудь без таких зазнаек! Обходились прежде, не умерли. Дура я, что зашла. Только себя унизила! Да еще перед кем! — Софья презрительно поморщилась, обожгла Геракла гневным взглядом и, норовисто вскинув голову, крупно, размашисто зашагала от стола.
    — Забери бумажку! — хотел крикнуть вслед Геракл, да поперхнулся, застряли слова в горле. Знал наверняка: не заберет она, даже ухом не поведет, а лишний шум сейчас здесь, в кафе, поднимать незачем. Скрылась Софья за грязными портьерами, что обвисали при входе, и звякнули металлические ножки стульев возле столика за колонной. Геракл повернул голову.
    Алкаши Коська Михеев и Ленька Рыжий на цыпочках крались к его столику. Тянули шеи, не отрывая загоревшихся глаз от червонца, празднично розовевшего на грязно-серой замызганной клеенке, мокрой от пивной пены. Застучали стульями, подсаживаясь.
    — Сонька кинула? — сипло выдохнул Коська, и Геракла опахнуло одеколоном.
    — Сумели стибрить стакан и «фурик» раздавить, пока буфетчица на нас с Софьей зырила, — сообразил он и не ответил: сами все отлично видели.
    — Вот дает Геракл! Вот это настоящий мужик! Не то, что мы с Коськой, сморчки несчастные! — заподлизывался Ленька, шаря по лицу Геракла, завистливыми слезящимися глазками. — И за что тебя так бабы любят, Герк?
    — А ты будто не знаешь? Несмысленыш какой выискался, глядите-ка. Два года по первому ему, — осадил дружка Коська и кивнул на червонец, — Пропьем, коли даровой?
    — Можно, — процедил сквозь зубы Геракл. — Иди, бери.
    — Красноты? На весь? — Коська сгреб червонец в грязный кулак.
    — Пива не забудь. Кружечки три для меня лично, — распорядился Геракл.
    — Мужики! Зачем красноты брать? Один перевод денег и для здоровья губительно. Лучше за пузырем беленького сбегать. У Манефы есть. Я видел, когда за «фуриком» ходил, — взмолился Ленька Рыжий.
    — Это точно. Как, Гер, на это смотришь? — Коська взметнул на хозяина червонца обеспокоенные глаза.
    — Положительно. Одобряю. Вали, дуй к Манефе, — кивнул Геракл.
    Коська вмиг снялся со стула. На полусогнутых зарысил к выходу.
    — Она баба ничего, сдобная и в самом расцвете, эта Сонька Бобылева, — льстиво зашелестел голос Леньки.
    — А ты откуда ее знаешь? — Геракл удивленно посмотрел на плюгавенького немолодого пьянчужку.
    — Чай, тоже когда-то на мясокомбинате работал, — печально вздохнул тот.
    — За что и выгнали, — снасмешничал Геракл.
    — Как и тебя, — робко осклабился пьянчужка.
    — Не ври! Я сам ушел! Никто меня не угонял! Два года пахал там, — рассвирепел Геракл и пнул ножку стула, на котором сидел Ленька Рыжий.
    — Молчу, Гера. Характер мягкий, — напугался тот и поспешно вскочил. — Пойти покурить пока что ли.
    Оставшись за столиком один, Геракл стал думать о Софье Дмитриевне Бобылевой.

3

    Отбыв срок в колонии, приехал Геракл в родной городок. Специальности никакой не имел, и, понадеявшись на свою силушку, которой Бог его не обидел, устроился грузчиком на мясокомбинат. Место сытное, рассудил, и Шурика будет чем кормить, когда вырастет.
    Крохотного щенка овчарки привез из зоны, где его выбраковали. Знакомый охранник, ухаживающий за собаками и получивший задание утопить и закопать выбракованного щенка, сунул его за пазуху освободившемуся в тот день Герке, как только он вышел за колючую проволоку. Шепнул:
    — Если приживется, назови Шуриком. В честь меня...
    Герка прикинул: у них с матерью собственный домик, держать собаку есть где, и она не будет лишней, тем более породистая...
    Шурик прижился, в здоровенного пса вымахал. Только вот заниматься с ним Гераклу не хватало ни времени, ни желания. Пьянка парня замучила. А приучила его к вину Софья Дмитриевна Бобылева. Она работала на мясокомбинате экспедитором. Положила глаз на нового молодого грузчика в первый же день его появления там.
    Набили утром вдвоем с другим грузчиком машину мяса для городских столовых, и Софья, принимавшая товар по весу, скомандовала напарнику Геракла, мужику пожилому:
    — Ты, Василий, пожалуй, здесь оставайся. Этот новенький вон какой молодой да здоровый! Один на разгрузке справится. И обожгла Геракла бедовыми глазами.
    Он полез было в фургон.
    — Куда? В кабину садись! Всем места хватит. И не бойся — не укушу. Может, даже все наоборот получится... Софья звонко засмеялась, блестя крепкими свежими зубами.
    — Только сперва подсади меня. Она оперлась на плечо Геракла и неловко, поддерживаемая им, ступила на подножку, забралась в кабину. Подвинулась, освобождая место для грузчика. Геракл сел рядом и сразу почувствовал тепло и нежностьприпавшего к нему большого сильного тела, вольготно ведущего себя под синим рабочим халатом.
    Пока тряслись до первой столовой, Софья, раздвинув ноги, прижималась к Гераклу крупным упругим бедром, то и дело одергивала коротенькую задиравшуюся юбчонку, из-под которой выползали налитые колени, обтянутые капроном.
    — Чисто ходит на такой грязной работе, — подметил Геракл и все порывался подсказать соседке, чтобы застегнула халат на две нижних пуговицы — тогда не придется бороться с юбкой. Но не подсказал.
    В столовой, пока Геракл относил принятое по весу мясо в морозилку, Софья разжилась двумя бутылками пива. Когда поехали дальше, протянула одну Гераклу:
    — На, прополощи горло.
    Он сорвал колпачок, зацепив краем за зуб, и присосался к горлышку.
    — Ого, как ловко! Ну-ка и мне так же открой, — Софья подала ему свою бутылку. Строго глянула на завистливо вздохнувшего шофера: — А тебе нельзя, ты за рулем!
    И захохотала очень довольная, задоря смехом Геракла, которого как бы приближала к себе, делала равным. И сама входила в дружеские, доверительные отношения с ним.
    За день они выпили на пару с Софьей с десяток бутылок пива.
    На другое утро, когда опять уселись рядышком в кабине, Софья добродушно улыбнулась Гераклу:
    — Теперь все про тебя знаю. Навела кой у кого справки. Говорят, ради друзей срок отбывал, они тоже были виноваты, а ты все взял на себя. Это верно?
    Ее глаза жалостливо и уважительно уставились на Геракла.
    Старая обида засаднила у парня под сердцем. Все знают, да и раньше больно хорошо знали об этом, а вот молчали
    Он изрек мрачно:
    — Враки все это. Зря болтают. Один я был виноват. Никто больше...
    — Не ерепенься. Я все понимаю. Не первый год замужем...
    — А какой? — спросил Геракл, чтобы прервать неприятный для него разговор.
    — Ишь ты! Что его интересует! — конфузливо-радостно вспыхнули глаза женщины. — А тебе какое дело до этого? — насторожился, заволновался голос.
    — Да так просто. К слову пришлось. Вот и поинтересовался, — застеснялся Геракл и стал смотреть в ветровое стекло машины.
    — Э-э, слушай! Чего морду воротишь? — Софья толкнула его в бок. — Я и забыла. С тебя причитается. Должен для нас всех, с кем работать будешь, привальную устроить. Поставить литра два.
    Она захохотала недобро, задиристо.
    — С первой получки поставлю, — пообещал Геракл и насупился: денег у него не было.
    — Больно долго ждать! Может, мне не терпится поближе с тобой познакомиться, — засмеялась Софья и мягко, разнеженно привалилась к парню. — Не боись, я тебе в долг это все устрою. Потом рассчитаешься со мной. У нас всегда так. Договорились? Она ухмылисто заглянула ему в лицо.
    — Можно и так. Делайте, как хотите. Как у вас тут водится. За мной не пропадет. Рассчитаюсь потом, — буркнул Геракл, робея под взглядом маслянисто блестевших глаз Софьи, такой находчивой и смекалистой.
    Когда возвращались на мясокомбинат порожние, Софья напомнила шоферу:
    — Не забудь ко мне на Загородную заехать... Тот прибавил скорости и повернул на окраинную улицу, тихую, зеленую. Притормозил возле добротного ухоженного дома, блестевшего от масляной краски. С крепким глухим забором.
    — Станция Березай — вы-ле-зай! — Софья толкнула Геракла плечом. Он распахнул дверцу и выпрыгнул из кабины.
    — Держи меня! — игриво скомандовала женщина и повисла у Геракла на шее, тяжелая, упруго- мягкая, сильная.
    Он обхватил ее за талию и поставил на землю. Софья тут же построжала, подобралась. Зыркнула в одну сторону вдоль порядка домов, в другую и поторопила шофера:
    — Шевелись, Иван! Чего варегу раззявил? Уснул что ли? Шофер приподнял освободившееся сиденье. Софья скомандовала Гераклу:
    — Забирай, что там припасено, и греби за мной. Это будет твой вклад в сегодняшнюю привальную.
    Геракл выволок из-под сиденья мешок, набитый мясом, вскинул на плечо, шагнул в распахнутую Софьей калитку.
    — Вон по той дорожке дуй. Прямо к погребу, — указала хозяйка направление и, закрыв калитку, потрусила следом, усмешливо приговаривая :— Неплохого помощничка Бог послал мне. Видать, еще любит меня непутевую...
    Заперев погреб, нагнала Геракла, налетела сзади, обхватила за плечи, тесно прижалась всем телом.
    — Может, меня понесешь немного на закорках?
    — Могу, — Геракл отвел руки назад, сцепил пальцы на спине женщины, и, пригибаясь, попытался взвалить Софью себе на спину.
    — Не дури! Пошутила я! — задергалась она, а сама крепко обвила руками его шею.
    И пронес ее Геракл по тропинке из глубины сада чуть не до самой калитки.
    — Ну будет! Будет! А то и полизаться не успеем! — запротестовала Софья, дергаясь.
    Он опустил ее, разжал пальцы. Она ухватила .их, принялась мять, шепча в восторженном изумлении:
    — Ну и лапищи у тебя, паря! Сущие лопаты. Геракл стиснул до хруста ее мягкую кисть.
    — Ой, мамочки! Сдурел? — вскрикнула Софья и, когда он опустил ее руку, подула на свои склеившиеся пальцы. Обиженно проговорила:
    — Когда имеешь дело с женщиной, необязательно ломать ей руки. В другом деле надо свою силушку доказывать. Понял?
    Софья многозначительно посмотрела Гераклу в глаза. Он смутился, прохрипел:
    — Догадываюсь...
    — Ну и больно хорошо! — обрадовалась женщина. — Тогда слушай: сегодня, часиков в семь, придешь сюда ко мне твою привальную отмечать. Все устрою для мил-дружка. Потом весь век будешь со мной расплачиваться. Только не деньгами.
    Она молодо, заливисто рассмеялась, показала Гераклу язык, метнулась в калитку.
    Когда уселись рядышком в кабину, завладела Геркиной рукой, увлекла несопротивляющуюся в карман своего халата и принялась перебирать пальцы, гладить, ласкать.
    Озноб, трясучка овладели парнем. Загрохотала в жилах кровь. Сомлел Геракл, на все готовый.

4

    Вечером собрались у Софьи в саду несколько человек, работников мясокомбината: шофер автофургона, второй грузчик Василий, кладовщица, весовщик, ну и хозяйка с виновником торжества. Расселись в дальнем углу, где под старой развесистой яблоней был вкопан самодельный стол и скамейки вокруг него. Земля там была утоптана до твердости. Над столом висела лампочка, прикрепленная к яблоневой ветке. По всему было видно, собираются здесь нередко я засиживаются допоздна.
    На этот раз разошлись засветло. Помешал застолью муж Софьи Петр. Успели кувырнуть по две стопки: за Геркино устройство на работу, за хозяйку — он и приковылял, — небольшого росточка, седоватый, хроменький, — крепко припадал на одну ногу.
    — Меня тут не забыли? — спросил, поздоровавшись, и задержал маленькие острые глазки на Геракле, сидевшем рядом с хозяйкой. В глазах мелькнула тревога и лютая ненависть к незнакомому парню.
    — На! Выпей! — Софья сняла жаркую ладонь с колена Геракла и налила мужу.
    Он выпил, закусил поданным женой огурцом, и она скомандовала:
    — А теперь за дело. Товар на месте, ждет тебя. Пора разносить тем, кто заказывал. Не забыл? Соколовым десять. На свадьбу.
    — Помню, Сонюшка. Потопал. Только, надеюсь, вы оставите тут мне, — Петр скользнул взглядом по бутылкам и снова, теперь с опаской, коснулся лица Геракла. Внимательно пригляделся к нему, будто запомнить хотел.
    — Вестимо, оставлю. Как не оставить муженьку любимому! — пропела Софья и, когда муж скрылся за деревьями, торопливо наполнила стопки. — Ну, и мы давайте закругляться. Меня тоже дела ждут. Пока он шкандыбает, я должна с ними управиться. В хорошем темпе притом...
    Свободной рукой она похлопала Геракла по коленке, потом выше, по тому месту, о котором неприлично говорить вслух;
    Геракл, не привычный к вину, захмелел изрядно, распалился от заигрываний хозяйки здорово.
    Когда гости стали расходиться, поднялся из-за стола, чувствуя в душе удаль, в молодом сильном теле удивительную легкость.
    Софья придержала его за локоть:
    — А ты подожди, дружок, малость. Поможешь мне тут убраться, в дом все отнести. Как никак твою привальную справляли — не мою. Упрек хозяйки был справедлив. Геракл принялся составлять тарелки одна на одну. Слышал, как Софья закладывала за гостями калитку. Потом спешащие, почти побежкой, шаги ее услышал в тихом опустелом саду. Руки задрожали, поставили взятую тарелку на прежнее место. Софья подбежала запыхавшаяся, нетерпеливая:
    — Брось ты все тут! Пошли в баньку.
    Схватила Геракла за руку, потянула через сад в дальний угол участка, где у забора стояла баня. Совершалось все второпях, но с огромной охотой и сладостью.
    Оправляя задранную юбку, Софья проговорила:
    — Ну, вот, видишь, как все хорошо, удачно у нас с тобой получилось. Теперь будешь у меня заместо мужа. Он старый, для этого дела не годится.
    И засмеялась тихо, счастливым гортанным клекотом.
    — Зачем выходила за такого? — хотел спросить Геракл и не спросил, решил, не его это дело. Торопился поскорее убраться.
    Софья дождалась, когда он привел себя в порядок, и откинула большой кованый крюк на двери предбанника. Сперва сама выглянула, нет ли муженька где-нибудь поблизости, послушала с минуту и вышагнула на волю, в тишину и покой сада. За ней — Геракл, больно саданувшись головой о притолку.
    Софья приблизилась к забору и раздвинула доски. Кивнула на образовавшийся лаз.
    — Вот этим путем теперь будешь ко мне ходить. Запомни!
    — А я, может, не буду? — заерепенился, захорохорилсяГеракл.
    — Врешь! Будешь! — жестко рассмеялась Софья, взблеснула на парня уверенными глазами. — Знаем мы вас, ночевали вы у нас... Толкнула Геракла плечом, потянулась к нему губами:
    — Давай лизнемся на прощанье?
    Геракл вытерпел ее долгий липкий поцелуй и полез в дыру.
    На другой день ему было стыдно смотреть на помолодевшую, с ярким блеском в глазах, Софью, слышать ее звонкий смех, невмоготу терпеть тревожно-подозрительное заглядывание в его глаза. Противны были ласкающие прикосновения в кабине руки, бедра, колена. Он с трудом терпел их.
    А прошло дня три-четыре, и его неодолимо потянуло к Софье. Он вздрагивал, обливался жаром от ее дразнящего смеха. Сидя рядом в кабине, ловил ее руку, крепко стискивал в своей ладони.
    — Ну, что, дорогой? Кто прав оказался? Не я ли тебе про это говорила? — довольно клекотала женщина. — Потерпи. Недолго ждать осталось. Завтра суббота. Придешь в баньку, как стемнеет. Мой на дежурстве будет...
    В субботу Геракл едва дождался сумерек, чтобы помчаться на любовное свидание с Софьей. Они стали встречаться регулярно. У нее. И не только в бане по вечерам. Случалось, Софья соблазняла парня и средь бела дня. Прибрав украденное мясо, отпускала шофера, подносила Гераклу стаканчик и вела в спальню.
    В любовных утехах была ненасытна и безжалостна, не щадила парня.
    Кровь стучала в висках у Геракла, грохотала в жилах. А потом наступало отупление и полное безразличие к Софье.
    Софья чувствовала это, торопилась поднести стаканчик, другой — и снова жизнь казалась Гераклу не такой уж плохой, будущее не таким уж безрадостным и безысходным. А Софья опять становилась желанной для продления утех. И они продолжались до полной одури и изнурения, пока не темнело у Геракла в глазах.
    Софья до того увлеклась любовью молодого парня, что потеряла всякую осторожность, всякий стыд утратила, начисто перестала считаться с мужем. При нем приводила к себе в гости Геракла, устраивала застолье на троих, напаивала мужа до бессознания, и, когда тот засыпал, валился под стол, уводила Геракла в баню, а когда настали холода, в спальню.
    Гераклу все больше и больше претила такая жизнь. Было стыдно сталкиваться с Петром, смотревшим на него волком.
    От беспрерывных выпивок тряслись руки по утрам, озноб во всем теле чувствовался, и требовалась все большая доза, чтобы привести себя в рабочее состояние.
    А чтобы иметь для этого «лекарство», надо было все увесистей набивать товаром мешки и хоронить их в машине. И не только под сиденьем. А прямо в фургоне, заваливая тушами. Это становилось все рискованнее. На комбинат частенько наведывались сотрудники ОБХСС, останавливали у ворот загруженные машины, обшаривали, иной раз заставляли кладовщика перевешивать отпущенное мясо. Кое-кто попадался, а машина с Софьей пока нет. В день милицейского рейда у ней все сходилось с накладными, ящик под сиденьем в кабине оказывался пустым.
    Геракл догадывался, кто-то предупреждает Софью о готовящихся налетах. Но был уверен, как веревочке ни виться... И снова оказаться на скамье подсудимых ох, как ему не хотелось. Ведь тогда все в городе подумают, и то давнее дело было затеяно и совершено им... Долго пребывать в постоянном страхе, глуша его вином, Геракл не смог и уволился с мясокомбината, а заодно порвал связь с Софьей.
    Устроился грузчиком в гортоп. Заведение это обеспечивало жителей города дровами. Возили их с лесоучастков, расположенных в двадцати-тридцати километрах от города. Пока едешь туда, вся дурь из головы выветрится, коли с похмелюги на работу заявишься. А такое теперь бывало с Гераклом лишь по понедельникам да после получки. Стал он понемногу выправляться, нормальным человеком становиться. Правда, случалось, и в будничные дни выпадала выпивка.
    Дрова в первую очередь выписывали пенсионерам, участникам войны, проживающим в собственных домах или в коммуналках ютившимся. Радости от привезенных дров у многих хоть отбавляй становилось. И благодарили они Геракла и Сашку-шофера искренне, порой со слезами на глазах. После разгрузки дров совали пятерку, реже выносили чекушку или стаканчик, который и проглатывал Геракл.
    Так что железно, как мечталось, завязать с выпивкой Герке не удалось. С любовью дело обстояло намного лучше. За полгода лишь один раз сорвался, побывал у Софьи. И то как-то случайно вышло. Привезли дрова на Загородную улицу. И повеяло на Геракла чем-то вроде близким, родным, греховодно-милым. Возбуждающе, до дрожи в коленях повеяло. Все, вдруг, вспомнилось, ожило в крови. Испугался он за себя: неужели так крепко привязала к себе его проклятая баба? Бывало и до этого, что просыпался по ночам в нестерпимо остром, глухом томлении, еле сдерживая себя, чтобы незамедлительно не побежать к Софье. Знал, в любое время примет, приласкает, ублажит. И все-таки находил сил переломить себя.
    И тогда, очутившись на Загородной улице, попробовал не думать о Софье. Не смотрел на ее дом, который оказался, как назло, напротив того, куда привезли дрова.
    Скидал все поленья и выпрямился, услыхал, будто щеколдой где щелкнули. Враз кинул взгляд на Софьин дом. Хозяйка стояла в распахнутой калитке. Во все глаза смотрела на Геракла. Их взгляды сшиблись. Геракл почувствовал жжение в груди, будто туда кипятком плеснули. Не смог глаз отвести от Софьи, на которой был надет яркий цветастый халат, хорошо, до запаха и теплой уютной мягкости ему знакомый.
    Женщина учуяла, что творится с парнем, и сделала шаг назад, углубилась во двор, чтобы, кроме Геракла никто не мог ее видеть. Заманила обеими руками Геракла к себе, ни на миг не отрывая призывно-ласковых глаз от его жарко пылавшего лица.
    И Геракл не устоял, поддался зову. Перемахнул через борт, прохрипел Саньке шоферу: «Поезжай без меня!» — рейс был последний — и на подламывающихся ногах, клонясь туловищем вперед, кинулся к Софье.
    Она мелкими шажками продолжала отходить в глубь двора, призывно шевелила пальцами ослабелых полуопущенных рук. Геракл не видел ничего, кроме яркого, плавившегося в глазах пятна-халата. Присев, ткнулся в него головой, обхватил Софью под колени, взвалил на плечо, понес к бане.
    — Подожди, сумасшедший! Дай хоть калитку закрою — шептала Софья, а сама вздрагивающими пальцами выдирала из-под брюк рубашку на Геракле, чтобы скорее припасть к его горячему молодому телу.
    Случилось это недели две назад. Уходя в тот вечер от Софьи, Геракл обещал опять вскорости наведаться. Но пока еще не наведывался. Вот и охотилась Софья за ним. Даже здесь, в пивнушке, отыскала. И Геракл, увидев ее, статную, принарядившуюся, понял, опять к ней пойдет. Но только не сегодня. Сегодня ему никак нельзя. Не до этого. Наклевывается дельце посерьезнее. Его невозможно не сотворить, потом будет поздно, возможно, больше никогда, не удастся встретиться с человеком, повидать которого ему, Герке Самсонову, давно и очень хочется. Сегодня очень удобный случай подвертывается для встречи с ним, и упустить, проворонить его ни под каким видом нельзя. Надо непременно повидаться с Аликом Поляковым

5

    Алик учился в одном классе с Геркой. С восьмого у них завязалась дружба. Маленький, щуплый и задиристый Алик, сын директора школы, нашел в здоровяке Геракле покровителя и всячески заискивал перед ним, чтобы тот постоял за него перед обидчиками, которые недолюбливали Алика за то, что мать у него директор школы, и полагали, хорошие оценки ставят ему учителя по блату. Одноклассники видели, как хватал Алик двойки, как заводился, дерзил учителям, когда те талдычили: уж сыну-то директора школы учиться спустя рукава не к лицу... Пацаны из других классов не знали этого и задирали Алика в школьном туалете, по дороге из школы, на танцах в доме культуры и городском саду. Нервный, вспыльчивый Алик не оставался в долгу, дерзко отвечал на нападки. Вспыхнувшая ссора запросто могла бы перейти в драку, не будь рядом с Аликом Геракла.
    В десятом Герка и Алик стали частенько выпивать на пару. Денежки водились у Алика, Герке, вымахавшему к этому времени под два метра, запросто, без придирок продавали вино в магазинах. Так что союз оказался обоюдовыгодным.
    Выпивали втихаря на вечерах перед танцами, чтобы стать способным пригласить любую девушку и быть с ней остроумно-говорливыми, нескованными от излишнего волнения, а в перерывах между танцами, «оттянуть» как следует парней, припершихся без спросу в чужую школу к чужим девочкам.
    За день до выпускного экзамена по литературе письменно, когда друзья возвращались вдвоем с последней консультации, Алик назвал Гераклу одну из вероятных тем предстоящего сочинения и велел готовиться по ней.
    Сердце у Геракла облилось радостью и благодарностью к другу, когда вскрыв конверт, председатель экзаменационной комиссии, мать Алика, зачитала среди других тем ту, по которой Геракл усиленно готовился весь вечер. Он взглянул на Алика, сидевшего за соседним столом.
    Нежное девичье лицо верного друга хранило полное спокойствие. Лишь уголки тонких губ слегка дрогнули в торжествующей улыбке, да длинные пушистые ресницы на мгновение приспустились, чтобы скрыть излишне яркий блеск в глазах.
    Сочинение Геракл написал на четверку. Да и все остальные экзамены сдал неплохо. Был уверен, наверняка поступит в институт физкультуры, имея такой хороший аттестат и первый юношеский разряд по тяжелой атлетике, которой занимался с шестого класса.
    Судьба распорядилась по-иному.
    На выпускном вечере многие ребята подвыпили. На рассвете, когда выпускники вместе с учителями по школьной традиции повалили шумной, говорливой и поющей толпой на холм Шемяки, возвышающийся над городом, чтобы там встретить восход солнца, группа бывших одноклассников, заводилой в которой был Алик Поляков, по дороге откололась и повернула к городскому парку.
    — Эх, добавить бы еще граммчиков по сто! — мечтательно вздохнул кто-то из ребят.
    — И по двести не мешало бы! — поддержал второй.
    — Правда что ли очень хотите, пацаны? — вскинулся звонкий, обещающий голос Алика.
    — Да хотца, хотца! — дружно засмеялись ,ребята.
    — Тогда ждите меня на валу! Постараюсь достать чего-нибудь у своих предков. Они держат дома, — распалился Алик и во весь дух помчался домой.
    Вернулся нескоро и пустой, со слезами обиды на глазах. Одна щека у него была пунцовой.
    — Ничего не вышло, братва. Хотел взять без спросу, да нарвался на батяню. Он, оказывается, тоже не спит. Колобродит по дому косой. Отвесил малость мне, — смаргивая слезы с длинных ресниц, Алик опустился на траву рядом с товарищами.
    Ребята сидели на древнем земляном валу, когда-то защищавшем от вражеских набегов центральную часть старинного, многовекового городка. Один склон вала спускался в городской сад, тенистый и прохладный. Другой выходил на проезжую часть широкой улицы. Его-то, обогреваемого поднявшимся солнышком, и облюбовали ребята.
    Внизу, под валом, на месте бывшего рва сохранилось углубление, и в нем ютился пивной ларек с верандочкой, именуемой в народе «Ямкой».
    Глядя на ларек, кто-то пошутил:
    — Придется, видно, ждать, когда ямка откроется. Пивком опохмелимся.
    — Там не одно пиво водится. Вчера портвейн сгружали. Два ящика. Перед самым закрытием. Сам видел, когда на выпускной шагал, — уточнил другой.
    — А вот проверим сейчас! — Алик вскочил и с возгласом: Что сделаю я для людей? — подбежал к ларьку. В нем со стороны вала имелось окошко. Стекло давно выбили мальчишки, пуляя по вечерам с вала камнями. Два железных прута предохраняли отверстие от воров.
    Алик ухватился руками за прутья, подергал, и те захлябали на ослабших гвоздях.
    — На помощь! Кто еще смелый? — Алик повернул возбужденное лицо к товарищам. — Гера, помоги!
    Геракл нехотя спустился с вала и выдернул один прут вместе с гвоздями. Помог Алику забраться в ларек и вернулся на вал.
    — Братва, принимайте! — Алик высунул из окна руку с бутылкой. Несколько ребят кинулись принимать.
    На вал все поднялись нагруженные и ликующие. Алик вскинул бутылку высоко над головой и выкрикнул в азартном запале:
    — Он разорвал руками себе грудь и вырвал из нее свое сердце и высоко поднял его над головой. Оно пылало так ярко, как солнце, и ярче солнца!
    — Лучшему другу! — подал бутылку Герке. Тот взял и, разглядывая этикетку, сумрачно улыбнулся, покачал головой:
    — А за это можно и срок схлопотать.
    Ребята насторожились, присмирели, притихли. Стало слышно, как лопочут над головами листочки берез, растущих на валу, от проснувшегося ветерка.
    — Ерунда! Будем считать, что взяли в долг. Придет продавщица, и мы ей все объясним. Скажем, не могли ее дождаться. Отметить не терпелось. У нас такое событие: позади школа! Она поймет, надеюсь. Должна понять! — Алик первым сорвал нашлепку с бутылки. Другие, ободренные его речугой, не захотели отставать от заводилы.
    Придя утром в ларек, продавщица вмиг обнаружила пропажу портвейна и вызвала милицию. Найти преступников не стоило никакого труда: все семеро, сморенные бессонной ночью и выпитым вином, спали разметавшись по склону вала. Рядом валялось вещественное доказательство — пустые бутылки из-под портвейна.
    Преступников забрали. Завели дело. Городок забурлил. Да что городок! Вся область переполошилась. Как могло случиться, чтобы выпускники одной из лучших школ совершили групповую кражу со взломом после получения аттестатов о среднем образовании.
    Родители с помощью местного начальства, на которое ложилось пятно позора за слабую воспитательную работу с молодежью, постарались представить дело иначе. И добились желаемого.
    Следствием стала разрабатываться версия: преступление совершил один человек, остальные при этом только присутствовали, значит, являются всего лишь свидетелями. Никакого группового ограбления не было. А паршивая овца может найтись в любом стаде. Ребят стали вызывать по одному к следователю. Под его диктовку они переписали показания, веря что так будет лучше для всех: и для них, оставшихся на свободе, и для того, кого осудят. В другом случае, если бы судили по правде, он все равно бы получил срок и даже более длительный: за групповое преступление закон карает виновных более сурово. А показали они все одно: ларек грабанул Геракл и потом стал всех угощать портвейном. Сам Геракл тоже поддался уговорам следователя и слезным мольбам родителей своих подельников. Рассудил, раз все равно придется отбывать срок, так пусть лучше он один это сделает и даже раньше выйдет на свободу. Да и ребят, бывших одноклассников, он пожалел. И еще на суд понадеялся. Думал, там сами ребята скажут всю правду...
    Ничего подобного на суде не произошло. Ни один из «свидетелей» туда не явился. С них «забыли» взять подписку о невыезде, и все укатили сдавать вступительные экзамены в институты...
    Дали Гераклу пять лет.
    Срок отбыл от звонка до звонка. И теперь сил нет, как хочется Герке встретить кого-нибудь из тех ребят, что были с ним тогда на валу. Без всякого чувства злобы и мести, спросить, как жилось все прошедшие годы и теперь живется. Даже не спросить, просто в глаза посмотреть. Может, сегодня удастся заглянуть кой-кому?
    Судорога нетерпения пробежала по лицу Геракла.
    В зал влетел Коська с потным, блестящим лицом. За ним Ленька Рыжий поспешал.
    — Все в порядке, Герочка. Принес родимую, — задышливо просипел Костька, садясь напротив Геракла, спиной к буфетной стойке. — А это вот сдача.
    Вытряхнул из влажного кулака мятые бумажки. Звякнула о стол мелочь.
    С наигранной грубостью бросил дружку Леньке, пристраивающемуся рядом:
    — А ты куда лезешь, Рыжий? Еще не заработал, чтобы поили тебя! Иди бери пива и закусь. Так ведь, Герочка?
    Подобострастно заглянул в лицо Геракла, хмурое от нахлынувших воспоминаний. Тот кивнул.
    Ленька оставил в покое стул, на который собирался сесть, смахнул деньги в горсть и зашлепал к стойке.
    — Не забудь компота или киселя взять. Чтоб аршин был законный! — крикнул вдогонку Коська и откинулся на спинку стула, расслабился, отдыхая. И, вдруг, запухшее лицо его оживилось, заплывшие глазки сверкнули задорно, уставились на Геракла весело-пытливо:
    — Возвращаюсь сейчас сюда, а навстречу мне свадьба. На пяти машинах катят! Причем две «Волги». И знаешь, кто женится?
    — Догадываюсь, — буркнул Геракл и помрачнел.
    — Точно! Алька Поляков, который должен был срок вместе с тобой тянуть...
    — Не ври! Никто не должен был, кроме меня! — рявкнул Геракл.
    — Ну-ну... Никто так никто. Как хочешь, так и думай, — согласился Коська, потрафляя, но не удержался и продолжил: — А вот Алька институт за это время кончил. Где-то на Урале работает, а жениться в родной город приехал. Родители и невесту здесь ему подыскали. Знаешь, кого берет?
    — Без интересу, — Геракл отвернулся, уставил в окно тоскливые глаза.
    — Свадьбу играют в ресторане. Большой зал сняли. На весь сегодняшний вечер и на завтрашние полдня.
    — Дай сюда пузырь! — Геракл перебросил через стол длинную ручищу. — Из горла счас засажу! Дождешься вашей закуски черта с два. Вас только за смертью посылать, алкашей проклятых...
    Коська задрал свитерок, выдернул из-под брючного ремня бутылку. Мягко вложил в растопыренную пятерню Геракла.
    

6

    
    Геракл вывалился из кафе перед закрытием. Шурик, обрадованно повизгивая, бросился к хозяину, заскакал вокруг, вскидываясь на задние лапы.
    — Ах ты, мой милый! Заждался да, непутевого? — Геракл ухватил загривок лса и ласково потрепал. — Ну, пошли, пошли спать, дорогуша. На сегодня хватит — покуролесили. А может, и нет. Может, зайдем еще куда-нибудь? Зайдем, а? Как ты думаешь?
    Шурик весело взлаял, соглашаясь, зарысил впереди хозяина, который совсем неуверенно переставлял ноги и продолжал разговаривать с собакой:
    — А может, не стоит? Что мы там с тобой забыли? Да и не приглашали нас.
    Геракл, нерешительный, полный сомнений, повернул за угол. В глаза ударил яркий свет ресторанных окон, настеж распахнутых. Из них вылетал разноголосый гул застолья. Кое-кто затягивал песню, но она не задавалась, ее никто не подхватывал.
    — Нет. Надо зайти. Поздравить бывшего одноклассника Авось не забыл. Дружили ведь когда-то. Может, я всех ближе покажусь ему на этом сборище «блатных и нищих»,— забилось в мутной голове Геракла. Он повернул к ресторану. С силой рванул тяжелую дверь.
    Дежуривший внизу, у вешалки, гардеробщик закричал:
    — Куда прешь? Объявление надо читать! Там русским языком написано: Не работаем сегодня. Закрыт ресторан. Потому как свадьба у нас...
    — Вот на нее-то мне и надо! Не знаешь разве? Мой дружок Алька Поляков женится! Зря что ли я сегодня белую рубашку надел? И ты, муха, не гуди у меня! — Геракл погрозил гардеробщику длинным пальцем и стал неторопливо и уверенно подниматься вверх по скрипучей лестнице — ресторан помещался на втором этаже.
    Рослую фигуру незваного гостя, возникшую в дверях зала, приметили не сразу. А приметив, возмутились:
    — Эй ты, охломон! Куда приперся? Не по назначению попал! Чего там гардеробщик смотрит! А ну, проваливай отсюда подобру-поздорову!
    Геракл стоял непоколебимо, гордо-выпрямленный. Щуря в недоброй усмешке хмельные глаза, смотрел на жениха. Алик не обращал на него внимания. Может, только старался не обращать.
    Двое-трое молодых парней из сидевших в начале зала ближе к двери поднялись со своих мест, двинулись к Гераклу, чтобы вытолкать, непрошенного гостя.
    — Стойте! Подождите! Это же Герка! Геракл! — раздался надрывный и пронзительный голос жениха. — Друг ко мне пришел! Братик мой пожаловал! — Алик вскочил, затрясся, затолкался из стороны в сторону пытаясь выбраться из-за стола. Его не пускали, удерживали невеста, родители, друзья.
    — Да идите вы все к черту! — истерически на весь зал выкрикнул Алик. — Если бы не он, не Герка, никакой свадьбы сейчас не было бы! Это я должен был сидеть в тюрьме, а не он! Это я! Я лазал в ларек! И вы все это знаете! И гоните его с моей свадьбы, да? Не выйдет!
    Алик вскочил на стул, шагнул на стол и спрыгнул с него по другую сторону. Подбежал к Гераклу. Повис у него на шее, принялся целовать, плача и приговаривая:
    — Тяжело было там, да? Очень? Но ты все вынес. За меня и других. Таких же предателей и маменькиных сынков, как я...
    — Да брось ты, Алька! Ерунда все это. Чепуха. Семечки, — сипел Геракл, утирая ладонями катившиеся из глаз непослушные слезы.
    К ним подошли невеста, родители жениха. Стали уговаривать Алика вернуться на свое место.
    — А он пусть вон там с краю сядет. Побудет на твоей свадьбе, — мать указала на свободное место за столом у дверей.
    — Нет! Мы вместе сядем. Он рядом со мной сядет. Заслужил! Я ему всю жизнь, можно сказать, испортил. Пошли, Гера! — Алик потянул друга к центру стола.
    Тот уперся:
    — Нет, нет. Ни в коем случае. А я и правда, лучше здесь, с краю, сяду. Выпью стопочку за твое семейное счастье и спать пойду. Я уже и так сегодня хорош. Успел набраться.
    — Тогда я с тобой тут посижу, — Алик в обнимку с другом пошагал к краю стола.
    — Алик! Я тебя очень прошу! Иди на свое место! Не выпендривайся, пожалуйста! — возвысила голос невеста.
    — А ты знаешь, где мое место должно было быть шесть или семь лет назад? Знаешь? — Алик горящими глазами уставился на нее.
    Невеста молчала, опустив голову.
    — Ага, значит, знаешь! И все-таки пошла за меня. Согласилась стать женой такого подлого человека!
    Алик резко крутанулся от жены к другу. Спрятал на груди Геракла лицо, скривившееся от душевной муки.
    Их оставили в покое.
    Друзья примостились на краю стола и выпили напару. Потом повторили, зацеловались, заулыбались, вновь обретая друг друга.
    Застолье пришло в себя после недолгого замешательства и дружно грянуло: Шумел камыш...
    Оставленные без догляда Алик с Гераклом покинули ресторанный зал, а потом и саму свадьбу.
    Их отыскали утром. За озером. Друзья, обнявшись, крепко спали под стогом. Рядом валялись пустые бутылки. Верный Шурик лежал чуть поодаль, стерег покой и сон друзей. На берег была вытянута «Казанка» Поляковых. Ее исчезновение с городской стоянки и подсказало, где искать беглецов.