АЛЬПРАХТЫНА
рассказ
1
Первая чукотская весна обрушила на Игоря Алабина много
неизведанного. Бессонный, ошалелый от нескончаемого дня, бродил он по
сухой галечной косе, любуясь серо-голубым сиянием льда на скованном
заливе, взбирался на сопку и караулил мгновение, когда солнце коснется
горизонта и легко, словно воздушный шар, поплывет от коричневой тундры
к синему небу.
И не один Игорь — вся молодежь поселка сна лишилась. Час ночи, а
на волейбольной площадке возле клуба гудит от ударов тугой мяч, мечется
над сеткой. А пробьет блок ловкая рука — и взорвется воздух ликующими
криками. Редкий житель не вздрогнет во сне, не перевернется на другой бок,
неразборчиво ругнувшись.
А в домах, обступивших площадку, отмахнутся в окнах шторы и
задребезжат стекла под ударами гневных кулаков. Болельщики затихнут, но
ненадолго... И все повторится. Игорь в волейбол не играл, смотреть
подолгу, как играют другие, не мог и уходил из поселка
2
Направляясь однажды на сопку Верблюжку, прозванную так за
двухолмную вершину, Игорь приметил впереди себя девушек-чукчанок.
Догнал и пошел рядом с той, которая была выше и стройнее.
— Гуляем? — спросил, слегка робея.
— Гуля-а-ем! — пропела девушка и, повернув голову, посмотрела
на Игоря. В ее сплошь черных, ночных глазах промелькнуло смятение и
радость.
— Ой, Маша! Тебе повезло! — воскликнула вторая девушка и,
оставив подругу с Игорем, рванулась вперед.
— Укутлю, ты куда? — паническим, перехваченным голосом
окликнула ее Маша и едва не бросилась догонять. Игорь придержал ее за
локоть:
— Пожалуйста, не убегайте от меня. Прошу вас. Мне скучно!
—Да-а? Неужели? Вот бы не подумала, — девушка посмотрела на
него с недоверчивым удивлением.
— Почему? — рассеянно спросил Игорь, следя за улепетывающей
от них Укутлю.
Маленькая, кругленькая, она словно катилась, быстро переступая
короткими ножками в белых туфлях-лодочках. Каблуки у них были
стоптаны начисто, и лодочки при каждом шаге давали крен — ложились на
землю всеми бортами.
— А может, она вам больше понравилась? — напрягся голос
Маши.
— Ни в коем случае, — потряс головой Игорь и с любопытством
взглянул на спутницу. Кожа на ее пухлых скулах натянулась и
подрумянилась. Удлиненные глаза прикрылись черными ресницами.
— А зачем со мной гулять хочешь? — спросила она, не поднимая
их.
— Ну, как зачем, — заулыбался Игорь. — Хочу познакомиться. И
тэпе и тэдэ. Продолжение следует.
— Обманываешь, наверно? — девушка скользнула по его лицу
неуверенными глазами. Игорю стало жаль ее.
— Честно. Могу поклясться. Любовь с первого взгляда! — выпалил
он и хотел обнять девушку.
Маша в испуге отшатнулась. Выкрикнула резко, с надрывом:
— Не ври! Все вы так говорите! Сначала!
Игорь смешался, заглянул ей в лицо. Оно побледнело, глаза
сверкали дьявольски свирепо.
— Простите, Машенька, — Игорь приложил руку к груди, — Я не
ожидал, что вы такая.
Он хотел сказать: дикарка, но вовремя спохватился и выпалил.
— Гордячка!
— Ага! Гордая! — согласно закивала девушка. — Очень. Надо быть
гордой!
Она словно убеждала самое себя и, закусив нижнюю полную губу,
косила на Игоря быстро теплевшими глазами. Несколько шагов они прошли
в неловком молчании.
— Вы учитесь или работаете? — поинтересовался Игорь, чувствуя
себя виноватым перед девушкой.
Оказалось, Маша Альпрахтына — студентка второго курса
педучилища народов Крайнего Севера, расположенного в центре поселка.
— Трудно учиться? — спросил Игорь, проникаясь уважением к
девушке.
— Ага, трудно,—серьезно кивнула Маша и бросила на спутника
взгляд, полный достоинства.
— И все-таки мы погуляем немножко, да? — ласково заглянул
Игорь в лицо девушке.
— А что мы делаем? — рассмеялась она и взяла его руку, крепко
пожала. — Только болтать не надо. Про любовь с первого взгляда и все
такое. Ты и так красивый.
— Скажешь тоже! — покраснел Игорь и почувствовал себя
счастливым.
На выходе из поселка желтели свежими бревнами срубы
строящихся домиков рыбколхоза. Напротив, через дорогу, голубели
вагончики нефтеразведки. В крайнем жил Игорь.
— А я знаю, где твой ярак, дом, — сказала Маша и мечтательно
улыбнулась.
— Откуда? — подивился Игорь.
— А вот не скажу... Знаю, и все, — скуластенькие щеки девушки
густо завишневели. Она коротко взглянула на спутника, и Игорь
задохнулся от этого упорного, какого-то яростного, огненного взгляда.
— А вот и не знаешь. Только так говоришь. На пушку берешь, —
подзадоривал он девушку.
— Да вот та, самая крайняя. Ты около нее кукуль выбивал. Я видела.
И тебя я давно знаю. Всю зиму в летчиковой шапке ходил, — выпалила
Маша, не взглянув на Игоря. Он поднес к губам руку девушки и поцеловал.
— О-о-о! — пропела она и посмотрела на Игоря благодарными
глазами. — Неужели верно?
— Что? — спросил Игорь.
— Влю-бил-ся? — медленно, завороженно прошептала Маша, не
спуская с его лица чутких настороженных и уже счастливых глаз.
— Еще как, — прошептал Игорь и хотел снова поцеловать девушке
руку.
— Не здесь, — застыдилась она и кинулась к вершине сопки, с
силой и страстью увлекая за собой Игоря.
Держась за руки, они взлетели на один из горбов Верблюжки и,
тесно прижавшись друг к другу, тшетно усмиряя свистящее дыхание, сошли
в уютную седловинку между горбами, устланную изумрудным, пуховой
мягкости мхом, с блюдечком крохотного голубого озерка посередине. Не
сговариваясь, опустились друг перед другом на колени и обнялись, слились
губами.
Негромкие кхеканье послышалось на горбу сопки. Игорь
вздрогнул и оглянулся: над ними стояла Укутлю и безглазо улыбалась во
все широкое, плоское лицо.
— Однако, тут нельзя. В тундре преподаватели гуляют. Близко,—
пропела она и, став озабоченной, запереваливалась на коротких ногах в
сторону поселка.
Игорь и Маша поднялись с колен.
— Прости, меня, ненормальную. Я давно тебя полюбила, — тихо
проговорила девушка, стоя с низко опущенной головой.
— Ну и хорошо! Я тебя тоже. Только сегодня, сейчас, — улыбнулся
Игорь и погладил Машу по волосам. Она подняла голову. Глаза ее
увлажнились и заблестели, словно их черная смола растопилась и отмякла.
—
Пошли?
— Пошли!
Они взялись за руки и поднялись на горб Верблюжки. По дороге к
поселку ковыляла непоседливая Укутлю. Часто оглядываясь, показывала
Маше, что кавалер у нее замечательный, на «большой палец».
— Потешная у тебя подруга, — покачал головой Игорь.
— Ага! Зато верная. Самый верный друг мне!— с гордостью
произнесла Маша.
— Тоже студентка? — поинтересовался Игорь.
— Нет. Работает в столовой, — уже без гордости поведала девушка.
Он проводил ее до общежития, где у дверей, как на часах, стояла
верная Укутлю, и взбудораженный, осчастливленный пошагал в свой
вагончик. Лежал на койке одетый — скоро нужно было вставать на смену
— и не мог заснуть от большого волнения. Вспоминалось, как шутили
родные и друзья дома, когда собирался ехать сюда на Чукотку:
— Смотри, Гоха! В какую-нибудь чукчаночку или эскимосочку не
влюбись там. Они красивые на картинках.
И это случилось. И он был рад.
3
У Игоря началась новая жизнь — хлопотливая, тревожная и
радостная. Отбыв смену на буровой, он мчался на гусеничном вездеходе в
поселок. Мылся, чистился и бежал на Верблюжку. Маша сдавала экзамены
и забиралась на сопку готовиться. Завидев Игоря, вскакивала и спешила
навстречу.
Он протягивал девушке руки. Маша повисала на них и роняла
тетради с конспектами. Оба опускались на колени подбирать и целовались,
скрытые высокой травой от любопытных глаз студенток. Потом брели на
вторую бухточку. Так назывался уединенный заливчик по другую от
поселка сторону Верблюжки. Склон сопки круто обрывался над морем, и
было жутко смотреть вниз, где резвые волны, совсем недавно взломавшие и
расшвырявшие по берегам лед, с шумом накатывались на черные
клыкастые камни.
Вдоволь нацеловавшись, сообща принимались за науку. Маша
рассказывала, Игорь следил по записям. Идиллия длилась недолго. Стоило
девушке запнуться, а ему подсказать, и губы Маши вытягивались
трубочкой, глаза превращались в щелочки.
— Не буду больше учиться. В тундру уеду. К олешкам! — в
горькой обиде выкрикивала она.
— Ты что? Сдурела! Так хорошо рассказывала, — пугался Игорь.
— Конечно. Я знаю. Тебе лучше ученая! — передергивало девушку.
— Точно. А как же? — хохотал Игорь и валился на траву, обнимал
Машу, целовал ее холодные руки.
И она быстро сдавалась на его ласки. Веселела, забывала свои
обиды. И они снова брались за конспекты. Это походило на детскую игру
— шаловливую и увлекательную. Но все чаще Маша прерывала рассказ без
всякого повода и глубоко задумывалась. И не об экзаменах, догадывался
Игорь.
Не мигая, смотрела на залив, по которому сиротливо плыли с
верховий рек одинокие бело-голубые льдины, и чему-то потаенно
улыбалась. Игорю казалось. Маша уходит от него далеко-далеко. В свое
прошлое, а может, и будущее. Уходит без него. И от этого на душе
становилось тоскливо и пусто. Игорь начинал тормошить ее, возвращал в
настоящее. Однажды, очнувшись от дум. Маша впилась сузившимися
глазами в лицо Игоря, спросила, растягивая слова:
— Ска-жи. Ты лю-ю-бишь ме-еня?
— Очень, — признался Игорь.
— Тогда не зови так, Машей. Альпрахтыной зови. Как меня мама
дома зовет, — мягко улыбаясь и розовея лицом, попросила она.
— Вот оно что. Пожалуйста. С превеликим удовольствием. Мне
тоже больше нравится Альпрахтына, — обрадовался Игорь и
полюбопытствовал: — А как ты Машей стала?
— Когда нас маленьких привозят в школу, в интернат, русское имя
записывают, а наше, тундровое, фамилией делают. И тоже записывают.
Валюмеркен? Понимаешь?
— И-и-и! Конечно, — с наслаждением протянул Игорь чукотское
слово из тех немногих, которым успела обучить его Маша — Альпрахтына.
— Все. Теперь ты для меня только Альпрахтына! Альпрахтыночка-милочка.
Игорь тихо засмеялся и обнял девушку, стал целовать ее вкусные
мягкие губы. Альпрахтына холодно отстранилась, словила глазами его
глаза.
— Ты меня потом разлюбишь, когда уезжать от нас станешь да?
У Игоря напряглось и окаменело лицо.
— Что ты, Маша. То есть Альпрахтыночка моя! — горячо заговорил
он. — Мне еще два года здесь загорать. Договор у меня на три. Как раз ты
училище закончишь. Двинем вместе на материк Ко мне на Рязанщину
поедем. Можно в отпуск, а можно и насовсем. Домик там в деревне купим.
Чай, за три года заработаю кое-что. Не пустым возвращусь. — Игорь сам не
верил своим словам, побоялся, что и Маша поймет это, и бросился целовать
ее.
Альпрахтыпа ответила такими бурными, неистовыми ласками, что
через несколько минут Игорь лежал распростертый на траве в полном
изнеможении, смотрел на приводившую себя в порядок девушку сквозь
счастливые слезы и совестливо думал, что любить его так безоглядно и
откровенно навряд ли кто еще сможет. Поймав его взгляд, Альпрахтына
улыбнулась ему нежно и преданно, погрозила пальцем:
— Смотри, не обманывай, а то с этой скалы вниз брошусь.
На камни. — Маша приподнялась на коленях, вытянула смуглую шею и нависла над обрывом.
— Ты что! Чокнулась? — Игорь рывком сел и схватил ее руку. —
Об этом и думать забудь! Слышишь?
Глаза Альпрахтыны вспыхнули радостью.
— А что? — пропела она, кокетливо поводя плечами. — Это место
у нас скалой Любви зовется. Здесь одна чукчанка уже бросилась. Насмерть
разбилась. Ее один морячок разлюбил. Давно, правда. Но это и повториться
может. Если сильно полюбишь. — Альпрахтына нагнулась, пошарила
рукой в траве и сорвала маленький алый, как капля крови, северный
цветок. Поднесла его к глазам Игоря. — Говорят, после того случая здесь эти
цветы стали расти. «Разбитое сердце» зовутся. И похожи, правда?
Игорь пригляделся к цветку. На слабой изогнутой ножке,
сплющенный, он точно имел форму плоского раздвоенного сердечка. Игорь
потянулся к нему носом.
— А он не пахнет, — конфузливо хихикнула девушка.
— Забыл, — вскинулся Игорь. — У вас здесь, на Севере, цветы без
запаха, девушки без любви, сто рублей...
— Ах, так? Да? Без любви? — Альпрахтына, выронив цветок,
кинулась к Игорю, вцепилась сильными пальцами ему в горло, опрокинула
на спину и впилась в рот горячими, страстными губами.
4
Черный день подкрался неожиданно. Игоря вызвал к себе начальник
нефтеразведывательной партии Аскаров. Чисто выбритый, в белой рубашке,
с черно-красным галстуком, он сидел в кабинете за столом, скрестив на
перекладине ноги в хромовых сапогах, и смотрел на вошедшего
бурильщика усмешливыми глазами.
— Ну, что, Алабин, и тебя весна раскачала? За молоденькими
девочками стал охотиться? Так, что ли?
— Это вы о чем, Михаил Асанович? — затосковал Игорь.
— О твоих любовных похождениях, дорогой! — напряг голос
Аскаров. — Из педучилища звонили. Студенточку их с пути истинного
сбиваешь. На кривую дорожку толкаешь. Ночи с ней в тундре проводишь. Я
тоже видел. Обзор из моих окон хороший. А ей экзамены сдавать нужно.
Вчера, говорят, провалила один.
Игорь почувствовал, как кровь приливает к лицу, накаляет щеки и уши.
— Я понимаю тебя, Алабин. Лично. По-мужски, так сказать.
Молодой, кровь горячая. Играет. Выхода просит. Вон как в лицо
кинулась. — Начальник окончательно смутил Игоря и заговорил с досадой в
стихшем голосе: — Только на кой черт ты на рожон выставляешься? Людям
глаза мозолишь. Втихую, с оглядкой надо действовать, дорогой.
— Может, я люблю ее! — вырвалось у Игоря.
— Да? — черные брови начальника вскинулись вверх. — Может.
Только ненадолго. Поиграешь и бросишь. Видал я здесь таких. И немало.
Десятый год на Севере. Насмотрелся всякого. Спорить не стану: девушка
красивая. Но ведь на материк, домой, к матери не повезешь такой
подарочек? Здесь тоже не останешься. Вот и конец твоей любви. А девушке
учиться надо. Жизнь свою устраивать. Понял?
Игорь не ответил. Стоял посреди кабинета с низко опущенной
головой и крутил в руках кепку, пристально ее рассматривал, слов но
впервые видел.
— Иди, Алабин, и заруби на носу: еще звонок будет или я сам тебя
засеку с этой Машей Альпрашей — сразу полетишь на девятую буровую. За
полтыщи верст отсюда. Как морально неустойчивый. Потом сам мне
спасибо скажешь.
На тяжелых ногах приволокся Игорь к себе в вагончик и рухнул на
койку. Замычал, закусил угол подушки. Лететь на девятую буровую в голую
тундру, не хотелось. Порвать с Альпрахтыной было выше сил. Оставалось
одно: уйти в подполье.
Вернулся из столовой сосед по вагончику Паша Козлов, буровой
мастер. Человек, твердо решивший все три года на Севере отдать одной
работе.
— Ну, с чем на ковер вызывали? — вяло полюбопытствовал,
опустился напротив Игоря на свою койку и нога о ногу стащил сапоги.
Улегся, ждал ответа. И не дождался. — А я и сам знаю зачем. Из-за
чукчанки. И правильно начальник делает. Зря ты все это затеял. Нешто
повезешь с собой? Говорят, чукчи к теплу непривычные. Чахнут на
материке. Да так тоже, в лес дрова не возят.
Паша замолчал. Через минуту-две выдал:
— Побаловаться, оно можно, конечно. Начальник сам не прочь. Я
знаю.
И опять замолчал. Надолго. Даже всхрапнул. А потом спросил:
— Тут возле вагончиков две девушки ошиваются. Одна
красивенькая. Не твоя случаем?
Игоря подбросило с койки.
— Дура большая! Олух царя небесного! — крикнул он мастеру и
выломился из вагончика.
На горбу Верблюжки маячили две женские фигурки. Та, что была
поменьше, вскинула руку, заманила ладошкой Игоря.
— Укутлю, — улыбнулся Игорь и зашагал на сопку. Но скоро
повернул назад: наперерез по тундре двигался Аскаров, прогуливая
собаку — крупную серо-белую лайку.
5
Рабочий день тянулся маятно, тоскливо. Все валилось из рук Игоря.
Не закрепил как следует болты, когда наращивал бур, и его едва не сорвало,
не захоронило в скважине. Паша Козлов отвел Игоря от гневных
напарников, посоветовал:
— Полежи лучше. Отдохни. Покури вот.
И сунул в руки мятую, в темных пятнах машинного масла пачку
«Беломора». Игорь побрел в тундру, жахнулся на торфяную зыбь, зарыл
лицо в мягкий холодный мох. А он вдруг запах волосами Маши. Тоска по
девушке еще мертвей вцепилась в сердце. Он первым кинулся к
подкатившему за рабочими вездеходу. Первым спрыгнул с него в поселке у
чайной и побежал к себе в вагончик переодеваться. Весь вечер метался
Игорь сначала по Верблюжке и второй бухточке, потом спустился в
поселок. Несколько раз прошелся под окнами студенческого общежития, и
все напрасно: Альпрахтына не показывалась. Игорь остановил спешившую в
общежитие незнакомую студентку и попросил вызвать Машу. Студентка
понимающе улыбнулась и с радостью кинулась выполнять его поручение.
Однако вскоре вышла с постным лицом, унылым голосом поведала: Маша к
родным ночевать ушла, к ней отец приехал.
Где живут родные Альпрахтыны, студентка не знала. Игорь
повернул от общежития. Пока шагал до вагончика, надумал, что делать
завтра. И, довольный собой, проспал ночь спокойно и беспробудно.
Поднялся рано, легким и свежим, будто не страдал целый день. Вспомнил,
с какой мыслью засыпал, и радость торкнулась в груди. И стал торопиться.
Решил сразу идти к начальнику и отпроситься на день от работы для
улаживания личных дел. Заодно подать Аскарову заявление о
предоставлении жилплощади ввиду женитьбы. Игорь вообразил, какое лицо
станет у Аскарова, когда он прочтет это заявление, и засмеялся.
— Ты что, уже совсем? — испуганно выглянул из-под одеяла Паша.
— Спи. Может, во сне влюбишься — поймешь меня. — Игорь
натянул на голову соседа одеяло и весело стрельнул дверцей. Он шагал к
дому начальника по склону сопки. Жадно оглядывал бескрайнюю,
распахивающуюся до горизонта тундру с ее озерами и болотами, ласково
сверкавшими на солнце, с грядами сопок, с извивающимися речками и
протоками.
Огромный незаселенный мир был перед глазами Игоря, и он теперь
твердо знал, что всю жизнь будет осваивать его, искать и находить в его
недрах богатства для людей. И для себя тоже. Но главное свое богатство он
уже нашел.
Игорь оглядывался на ближний к поселку вагончик. Он временно
пустовал. Молодая семья, жившая в нем, недавно улетела на материк, и,
возможно, его отдадут им с Альпрахтыной. Оттуда она станет бегать в
училище, помахивая ему портфелем.
Дом начальника партии стоял у Первой бухточки, очень похожей
на вторую: такой же обрывистый спуск к лиману и прекрасный вид на
близкое море. Любил красоту Аскаров. А еще любил быструю езду... Внизу
у серой ленты отлива дремал зеленый новенький «газик» начальника. На
нем Аскаров отчаянно гонял по берегу в часы отлива. Других дорог для
таких машин в тундре пока не было. Аскаров жил один — семью давно
отправил на материк, и поэтому Игорь, не боясь обеспокоить его,
поднялся на высокое крыльцо особняка, толкнул дверь, и она, незапертая,
подалась. Игорь зашел без стука и замер: у обитой клеенкой двери в
комнаты лежала на оленьих шкурах собака — аскаровская лайка Белка. При
виде чужого она зарычала, обнажив острые клыки, шерсть на ее загривке
вздыбилась. Игорь ждал, когда собака залает, но она не лаяла, только
рычала, и то сдержанно. Он увидел рядом еще одну неплотно
притворенную дверь — она вела на веранду, отделенную от прихожей
дощатой переборкой.
Оттуда можно постучать в стену Аскарову, сообразил Игорь и
задом, не сводя настороженных глаз с собаки впятился в веранду. Прикрыл
за собой дверь и шагнул к бревенчатой стене. Взгляд невольно метнулся в
сторону, где на раскинутой перед тахтой медвежьей шкуре стояли белые
туфли без каблуков.
Игорь узнал лодочки Укутлю и перевел-глаза на тахту: там кто-то
спал, укрывшись с головой одеялом. Он шагнул к тахте и отбросил одеяло.
Плоское лицо Укутлю расплылось в сладкой улыбке:
— Какомэй! Еттык! — поздоровалась она и села на тахте, блестя
полными смуглыми плечами. — Вот как надо делать. Чтоб никто не видел.
Я говорила Маше.
— Где она? Здесь? — Игорь кивнул на бревенчатую стену.
— Нет ее здесь. Она не такая, как я. Гордая. Не захотела с ним,—
сказала Укутлю, продолжая улыбаться.
— Врешь? — не поверил Игорь.
— Нет, — испуганно замотала головой Укутлю.
— Все равно. Я ему покажу сейчас морально неустойчивого
Разнесу, как бог черепаху! — исступленный, с перекошенным яростью
лицом крутанулся от тахты.
— Не нада, — проворная Укутлю впилась острыми пальцами в
плечо Игоря. — Ищи Машу. Она учиться бросает. За ней отец приехал. На
вельботе. Сейчас увезет в тундру.
Где стоит вельбот? — повернулся Игорь к девушке.
— У чайной, — выпустила его плечо Укутлю.
Игорь выскочил из веранды. Собака едва не вцепилась ему в икру.
Он успел отпихнуть ее каблуком и захлопнуть за собой дверь. Сбежал с
крыльца и приостановился, соображая, где короче путь до чайной: верхом
по склону сопки, или низом, по полосе отлива. Глаз зацепил аскаровский
«газик», и Игорь устремился вниз, к машине.
Прямиком, минуя тропу, заскакал с выступа на выступ, осыпая
камни. Они гнались за ним, наполняя расщелину грохотом. Самые быстрые
настигали Игоря и больно били по ногам. Он не обращал внимания, боялся
только упасть и безоглядно летел вниз.
Ключ торчал в зажигании. С рискованной скоростью погнал Игорь
«газик» по песчаной ленте отлива. На поворотах машину заносило в тихую
волну, вода шипела и фыркала в колесах и под радиатором. В узких местах
Игорь прижимался к берегу. Галька под колесами скрежетала и
разбрызгивалась в стороны. Берег наполнился криком испуганных чаек. Из
палаток и торфяных избушек выглядывали обеспокоенные рыбаки, ждущие
путины. Их пробные сетки в отлив здорово обсохли, покоились на песке, и
машина иногда подпрыгивала, наскочив колесом на деревянный поплавок.
Напротив чайной покачивался на волнах вельбот, удаляясь от
берега. В нем дергали шнур пускача, спеша завести мотор. Над бортом
мелькнула голубая косынка Альпрахтыны, и сердце Игоря обмякло, тело
чуть расслабилось. Он остановил машину и выскочил. Кинулся к воде,
размахивая руками и крича:
— Э-э-э-э-й! На вельботе! Назад! Карем! Нет! Альпрахты-ыына!
Ему показалось, его не слышат. Игорь заметался по берегу. И
наткнулся на чью-то легкую, из нерпичьей шкуры, лодку. Стащил в воду,
сел в весла и сильными гребками погнал к вельботу. Ему хотелось увидеть
лицо Альпрахтыны, но она сидела отвернувшись. Но вот ее плечи дрогнули,
распрямились, голова приподнялась и стала медленно-медленно
поворачиваться к Игорю. Он словил краешек черного блестящего глаза,
угол сломавшихся губ и почувствовал вдруг, что весла отяжелели. Изо всех
сил гребнул напоследок и рванулся к девушке с протянутыми руками.
Альпрахтына поймала их, судорожно стиснула, и Игорь увидел близко-близко у своего лица громадные, широко распахнутые счастьем девичьи
глаза, услышал ее тихий, ласкающий смех.
Лодка под ним заколыхалась, но проворные руки мужчин-чукчей
ухватили ее и подвели борт о борт к вельботу Игорь поднял на руки
Альпрахтыну и перенес к себе. Посмотрел на оставшихся в вельботе
мужчин. Оба, довольные, радостно улыбались.
Пожилой чукча с погасшей трубкой во рту, что сидел в веслах,
сказал другому, у мотора, с глазами Альпрахтыны:
— Бригадир! У тебя кар-роший внук будет! Рушшкий! Крепкий!
— А как же! Обязательно! — гордо выпрямился Игорь и поцеловал
Альпрахтыну в губы...
|